Хотелось устроить праздник моей девочке. Восьмое марта. Не открыткой же отметиться, хотя небалованное дитя семидесятых и тому было бы радо? С другой стороны, что ей, джинсы подарить? Она бы в душе и не против, да только помню я, как таскали в зубах девчонок ”в штанах”, чуть ли не проститутками клеймя. О времена, о нравы! В общем, так. Едем в Москву.
Купил на почте красивые солидные бланки, сел за печатную машинку и сфабриковал приглашения на торжественные мероприятия к Международному женскому дню. От Союза писателей СССР. На себя, на сестру Аллу и на Валю. Агентуре Васильича дал поручения, всё было схвачено. Член я Союза, или не член? И нечего тут хихикать. Сестре – двенадцать, невесте – четырнадцать. Детский сад. Педофил, вот тебе что пришло на ум, читатель. Только не надо, не надо тут прикалываться. Если не понял, о чём я рассказываю, закрывай файл и — в М.Е.Т.Р.О. Там всё проще. Там все белые и пушистые. Ну, а кому интересно – вперёд.
Дешёвый фокус с приглашениями прошёл на ”ура”. Родители вообще приняли без вопросов, только мама забегала вокруг сестрёнки, во что одеть. Было во что, я семье регулярно импортные тряпки подбрасывал. Валю приодену в Москве. Дядя Иван, механизатор и мой будущий тесть, которого я, к прискорбию, не застал в живых в той Вселенной, только сказал: отвечаешь головой. Они уже знали, кто я и что я, не надо думать, что в селе не работает народная контрразведка! А уж за кого-кого, а за Валю я действительно готов был отвечать. Так что, выехали по-царски, Гена подогнал машину с шашечками со старой работы; а что, известный литератор не может себе позволить?
От Борисполя до Москвы чуть больше часу лёта. Можно было возвращаться. Цель достигнута. Впечатлений – море! Конфетки, газировка! Белые чехлы на креслах! Боже мой, сколько необычного, облака под ногами! Спинку сидения можно регулировать, откидные столики, лампочки в потолке, приветливые стюардессы, как принцессы. Новых ощущений – на всю оставшуюся. Хотелось плакать. По счастливому советскому детству…
Экскурсовод из бюро, старый москвич, знающий и любящий город, так показал нам столицу, что я сам был немало впечатлён. Автомобиль катил по московским улицам, и мы зачарованно узнавали их историю, слушали про людей, на них живших и живущих, восхищались событиями, на них происшедших. Девочки были перегружены впечатлениями. Поехали в гостиницу. Поужинали – и спать. Девочки – вдвоём, отдельно, мальчик – в одноместном номере.
Не посетить мавзолей с тушкой Ленина было бы не по-комсомольски. Только попасть в очередь к святыне было не так-то просто. Вопрос решился десяткой милиционеру у Исторического музея. Знал бы Ильич, что и на его мощах будут бабло зашибать – перевернулся бы в своём хрустальном склепе. Но ни в той, ни в этой Вселенной ничего не дрогнуло. Не воскрес. Может, где-нибудь в параллельном мире гаркавит перед племенем австралопитеков:
— Тавагищи! Актябгьская геволюция свегшилась! Мы свегли этого мамонта!
И чешет сифелисные гениталии под вшивой шкурою. Полюбовались этой заспиртованной падалью.
Потом мы поехали в Подмосковье, послушать новые песни Макаревича. Макароныч, ты тоже ещё молод, лохмат и бесподобен! Валя цвела и подпевала. Я тоже. Мы с ней уже исполняли эти песни! Посмел обнять хрупкие плечики. Солнышко моё! Поглядывает на меня удивлённо.
Третий день – ВДНХ, вкуснейшие сосиски в целлофане, а на десерт – московский цирк! Вечером – самолёт и Гена.
— Володя, это была не экскурсия. Это было… Праздник. Спасибо. Ты для меня сделал это?
Всегда была умна. Всегда – чувствовала. И никогда я не мог её не то, чтобы обмануть, а даже провести, пошалить. Но в четырнадцать лет!
— Да, я сделал это для тебя. Я хотел подарить тебе этот праздник. Я не знал, как лучше. Ну что мне, в окно выпрыгнуть? Что мне сделать, чтобы…
— Приходи. Просто приходи ещё. Я буду ждать…
Чмокнула в щёку и убежала. Сел на лавочку. Так закурить захотелось! Ведь так и было, и ждала! И встречала! Я этот халатик на морозном ветру несу в памяти уже вторую жизнь, этот нежный доверчивый поцелуй после долгой разлуки! Да, старый, раскис ты совсем. Отдохнуть надо. Я сам еле ноги твои волоку. Поехали домой. Всё будет хорошо. Спасибо тебе. За что? Что тебе в той жизни повезло её встретить. А мне – в этой. И надо бы отбрить, но не хочется. Ну, Вовка! Ну, Вовка! ППррооррввёёммссяя! Молодое тело взвилось со скамейки, кинулось куда-то бежать, расправив руки, как крылья, и этот бег был похож на полёт! Кто во сне не летал, тот не поймёт.
Наша подпольная организация росла. На меня уже работала не одна сотня людей. Всё руководство я взвалил на Журбину, а сам старался не отсвечивать. Такой себе серый кардинал. Всем сотрудникам надо платить зарплату, командировочные, а то и боевые. Были первые потери, приходилось компенсировать семьям утрату кормильцев. На войне – как на войне. Огромные расходы на технику, транспорт, связь, взятки – без них пока никак. Ну, со связью мы более-менее разобрались. Бардак в стране стоял страшнейший. Кабельные магистрали, опутавшие одну шестую часть света, прокладывались с большим запасом каналов, то есть линий. Подключиться к свободной линии для хорошего специалиста, а плохих мы не держали, не составляло труда. Подсоединяй аппараты кодированной связи – и ты король подземного эфира и телефонных сетей! В радиоэфире такие номера не проходили, контрразведка строго следила на всех частотах. Но что мешает поставить в узловых точках ретрансляторы, подключённые к кабелям? Выдающие и принимающие в ограниченном пространстве и диапазоне зашифрованный текстовый сигнал на пейджер, спокойно помещающийся в кармане? В общем, мои инженеры идею поняли, творчески доработали, и СМС-связь была налажена. Так рождалась сотовая сеть, хотя подпольно и немного другим путём. А сколько интересного можно услышать, подключив хорошую аппаратуру к магистральным линиям! Мы и слушали.
Деньги тоже пошли сначала ручейком, а потом таким потоком, что я стал побаиваться, чтоб у кого-нибудь не подорвало предохранительный клапан. Действительно, нашлись цеховики. В их тесный и замкнутый мир мне хотелось проникнуть не столько ради денег, сколько ради расширения подпольной сети. Эти люди знали о конспирации не понаслышке, их связи были очень полезны и эффективны. Ни разу потом не пожалел о затраченных на это усилиях. И о знакомстве с такими людьми. Основные же доходы – обычный шантаж. Мы не искали оригинальных решений. Гдлян и Иванов чуть позже начнут крутить хлопковых баев. Мы их начали колоть раньше. Ну, и не так громко. Государству не до них, государство финансирует Кубу, Вьетнам, всякие кампучии и мозамбики. Миллиарды валютой! Я этого никогда не понимал. Почему тогда моя мать должна часами стоять в очереди за приличными сапожками? А тут какие-то мафиозные баи, и не только баи. Богатое было государство, да только хозяина не было. Скажу я вам! На теневой стороне советской жизни вращались такие деньги! Наличные деньги ящиками для мебели шли товарными посылками в нужные адреса. Галина Ивановна Журбина держала под контролем средства, сравнимые с областными бюджетами. Для их учёта, охраны и распределения содержался целый штат. Как ни исхитряйся, всё равно человеческая алчность и подлость находят лазейки. Прошло несколько показательных казней. Видели не все, но слышали – все. Любой наш сотрудник получал очень пристойную зарплату, за ударный труд или выдающееся достижение назначались серьёзные премии. Крысы же будут просто уничтожаться. Ну, а что рано или поздно в системе заведутся сексоты – об этом и к бабке не ходи. И контрразведка у Васильевича харчи отрабатывает по-честному. Мы не мудрствовали лукаво. Новое – это хорошо забытое старое. Компромата на высших лиц Украинской ССР, да и союзного уровня, уже хватало. Это же наш главный калибр, и был он уже очень немалый. Несколько вычисленных агентов КГБ и МВД были отловлены. Болезненно и жёстко ”выпотрошены”. Подлечены, снабжены папками с изобличающими документами и отправлены к большим шишкам. С предложением жить мирно. Иначе – будет иначе. Затаились. Мы понимали, что до времени. Только времени у них не оставалось, уж кто-кто, а я это знал досконально. Журбина нервничал. Если честно, опасался обратки, и осуждать его за это не следует. Он знал правила игры, но ведь не знал будущего.
— Михаил Васильевич. На дворе – восемьдесят третий год. Эпоха Брежнева закончилась. Наверху началось то, о чём я говорил несколько лет назад – борьба за власть. Им сейчас не до нас. Годик-два у руля будут старые пердуны эпохи развитого социализма. Дорулят до ручки. Андропов попытается вернуть всё к сталинскому порядку, но система развращена до изумления, ему не дадут. Они уже попробовали больших денег и власти, их не остановить. Не до нас им сейчас, посмотри, что делается в странах Варшавского договора, как со всех щелей лезут националисты. Нас не воспринимают, как главную угрозу, да и не так много о нас им известно. Как ни горько это звучит, но Запад нам помогает. Идёт колоссальная кампания по развалу Советского Союза. Не с нашими возможностями это предотвратить. В дело вкладываются миллиарды, работают целые институты. В надежде убрать опасного и непредсказуемого врага и получить в будущем сырьевые колонии и человеческий потенциал; согласись, у них идёт деградация. Цветные эмигранты – это не тот материал, который способствует процветанию и развитию. Наша задача – не спасти Союз. Он обречён, и я готов поставить свою бессмертную душу против твоего носового платка, что он развалится в течение десяти лет. Спасти Украину. Это – моя и твоя Родина. Не имею права пустить всё на самотёк. Не дам опустить её до уровня Зимбабве. Не позволю шакалам, о которых ты знаешь лучше, чем я, выгнать наших девчонок на панель, наших парней – на рынок дешёвой рабочей силы. Нашу Родину – на задворки цивилизации. У нас богатая страна, трудолюбивые и умные люди, плодородная земля. Я ведь для этого всё и затевал.
— Откуда ты всё знаешь, Володя? Сколько мы с тобой знакомы, меня не покидает чувство, что рядом со мной – какой-то пророк, хотя во всякие религиозные бредни не верю, я же партийный человек. И в то же время, я готов поверить во что угодно, если это скажешь ты. Потому, что сбывается. Что ты творишь со мной? С нами?
— Я пытаюсь изменить будущее. Я оттуда, Михаил Васильевич. И там очень плохо.
— Но как?! Машина времени?
— Хуже. Ошибка природы. Умер в две тысячи шестнадцатом, очнулся в семьдесят четвёртом. Сам в себе, подростке. Чуть с ума не посходили, что я, что он. Вот и барахтаюсь. Можешь не верить. Сколько лет прошло, а кажется, что мне самому это снится. Только скажи – и всё брошу. Деньги, организация, дело, которое на тебя взвалил – всё брошу. Непосильное мы затеяли. Может, ну его? Берём самых близких и любимых – и на острова. А здесь – хоть трава не расти. Устал я, Васильевич. Если бы ты знал, как я устал. В первой жизни было проще. Только врагу не пожелаю так жить. Видеть это всё во второй раз. Дал тебе ответы на все вопросы? Можешь считать, что я тебя разыгрываю. Так будет проще. Не говори никому. И тебе, и мне будет лучше. Ты – первый и последний, кто об этом знает. Надеюсь, понимаешь, ты же опер. Такие сведения лучше держать при себе.
— Идём в кабинет.
И мы пошли. И пили горькую двое суток. По-чёрному. До пьяных слёз и размазывания жалобных соплей по щекам. Пока не пришла Галя. Нахлестала обоим по опухшим мордасам, накричала, наплакалась. Что ещё может любимая и любящая подруга? Повезло оперу. Дала опохмелиться – святая женщина, с понятием, – пригубила с нами и уволокла своего Мишу домой, а ко мне приставила цербершу. Его секретаршу. Красивую и неприступную фурию с четвёртым размером, на который малый Вовка опасливо облизывается уже третий год. Впрочем, за пивом сходила. Вот бывают добрые девушки. Не такая уж и недотрога. Старого маримана с одесским воспитанием да не допустить к телу? Шикарное тело, страсть, горячее возбуждение и, как писали в газетах, чувство глубокого удовлетворения. Лучшее лекарство от дурных раздумий. Это ты, малый, натворил. Журбина узнает — прибьёт. Я? А сам? Отстань, спать хочу. Вот это грудь! Спи давай! Щас! Оставь её, до инфаркта меня доведёшь! Мы и так ей групповое изнасилование устроили. Так она сама! О-о-о! Ох, ненасытная! Ой, непроста эта Лидочка. У Васильича не забалуешь, дойче орднунг и дисциплинен! Без его визы шагу не ступит. Ну и ладненько, ну и спасибо. Шизофрения, как и было сказано великим писателем по фамилии Булгаков.
Итак, подбиваем итоги. Я заканчиваю университет, уверенно тяну на красный диплом, а следовательно – распределение в Киев. В Москву не поехал, поступил в столице Украины. Потому что держать под контролем все дела на месте всё-таки проще. Даже с учётом наших достижений в организации связи, оставалась она примитивной и дистанционно управлять бизнесом не позволяла. В Москве был мощный филиал, но все решения принимались в Киеве. Жил в собственном доме, потом расскажу его историю. Дом был записан за душевной одинокой старушкой, получавшей за это небольшое вознаграждение в виде становящихся дефицитными хороших продуктов и лекарств. Я иногда навещал этот божий одуванчик, пили чай, балагурили по-стариковски, сыпали маразмами… Малый Вовка ржал, как лошак. Внутри, конечно. Что с него возьмёшь, с мальчишки? А на душе теплело. В двадцать первом веке такие люди, к сожалению, уже вымерли. Добрая и благородная женщина со сложной судьбой, но с чистым сердцем. Умеющая поделиться душевной теплотой, выслушать и искренне посочувствовать. Я так не часто могу, и только с самыми близкими. Очень сожалею об этом. Такой вот тимуровец из двадцать первого века. Жил одиноко. Валя окончила школу, пыталась поступить в мой университет, но не удалось. Ничего, годик поработает пионервожатой в школе, как в той Вселенной. Нанял ей хороших репетиторов, поступит в этом году. Она часто меня навещала, говорила, что на машине – это неправильно; да и я изредка вырывался к родителям. Отношения были тёплые и нежные, мы любили друг друга, даже целовались, но она хотела учиться, а потом уже заводить семью. А до того – ни-ни! Бифуркация никак не повлияла на её железный характер. Господи, куда ты меня забросил? Как в старости, спим в разных комнатах. Ну не маразм? Самое трудное было — отучить моих родителей от полных сумок картошки и прочих продуктов, как было принято в те времена. Я мог себе позволить питаться в лучших ресторанах, правда, им это знать не обязательно. Разве что мамины или бабушкины вкусняшки, это да! Изредка что-то готовил сам, по случаю – Валя, а в основном питался-таки в ресторане. За три рубля можно было получить великолепный комплексный обед! А если ты постоянный клиент, подарил шеф-повару японский магнитофон и никогда не требуешь у официантки сдачу с пяти рублей – тебя будут кормить очень вкусно. Чем я и не замедлил воспользоваться. Кличка ”буржуин” прочно прилипла ко мне у молодого меня. Действительно, разве могут наши люди ездить на занятия автомобилем? Из-за него у меня был разговор с комсоргом факультета. Я просто сообщил ему сумму, заработанную трудом переводчика за все годы, и показал членский билет Союза писателей СССР. Отвалил. Но посмотрел завистливо и многообещающе. Я тут же натравил на него финразведчиков. Рыло-то у тебя в пуху, мразь комсомольская, стукаческая! Только рыпнись. Сотру в порошок. В университет поступило по блату, еле вымучило на троечках диплом и поехало бы младшим подметайлом в газету ”Рыбак Тикси” по распределению. Но влезло в партию, взвейтесь да развейтесь, доносы клепало на весь поток, и вот уже заместитель ректора! Мутит со взятками от таких же, как сам. Их – тысячи и тысячи! И не таких берём за вымя! Несколько лет – и на свалку истории будете лететь с грохотом и свистом. Уж я постараюсь.
Кузен Серёжа оканчивает лётное училище гражданской авиации, а не военное, как в той Вселенной. Поближе свёл его с Федей – тот уже работал третьим помощником капитана, заочно учился в моей мореходке. Промотивировал. Будет командиром корабля на международных авиалиниях. Живым. Брат всё-таки.
Люба вышла замуж, родила дочку, уехали с мужем на Север за длинным рублём. По моей подсказке. Вернутся, отстроятся, заведут теплицы с лучшими цветами в области. Как и тогда, только супруг другой, отличный парень. Своё дело, надёжный кусок хлеба. И любовь – Вовка-младший вздохнул если не завистливо, то чуть печально. Я искренне радовался за неё, подружился с мужем, мало того, стал крёстным отцом девочки. Вот есть у женщин потустороннее! Ничего не сказала, но поглядывала как-то благодарно и немножко опасливо, хранительница семейного очага. Хорошенькая такая стала, и не припомню такой, что значит для женщины материнство, дай вам Бог! Счастья тебе, моя первая любовь!
Купил на почте красивые солидные бланки, сел за печатную машинку и сфабриковал приглашения на торжественные мероприятия к Международному женскому дню. От Союза писателей СССР. На себя, на сестру Аллу и на Валю. Агентуре Васильича дал поручения, всё было схвачено. Член я Союза, или не член? И нечего тут хихикать. Сестре – двенадцать, невесте – четырнадцать. Детский сад. Педофил, вот тебе что пришло на ум, читатель. Только не надо, не надо тут прикалываться. Если не понял, о чём я рассказываю, закрывай файл и — в М.Е.Т.Р.О. Там всё проще. Там все белые и пушистые. Ну, а кому интересно – вперёд.
Дешёвый фокус с приглашениями прошёл на ”ура”. Родители вообще приняли без вопросов, только мама забегала вокруг сестрёнки, во что одеть. Было во что, я семье регулярно импортные тряпки подбрасывал. Валю приодену в Москве. Дядя Иван, механизатор и мой будущий тесть, которого я, к прискорбию, не застал в живых в той Вселенной, только сказал: отвечаешь головой. Они уже знали, кто я и что я, не надо думать, что в селе не работает народная контрразведка! А уж за кого-кого, а за Валю я действительно готов был отвечать. Так что, выехали по-царски, Гена подогнал машину с шашечками со старой работы; а что, известный литератор не может себе позволить?
От Борисполя до Москвы чуть больше часу лёта. Можно было возвращаться. Цель достигнута. Впечатлений – море! Конфетки, газировка! Белые чехлы на креслах! Боже мой, сколько необычного, облака под ногами! Спинку сидения можно регулировать, откидные столики, лампочки в потолке, приветливые стюардессы, как принцессы. Новых ощущений – на всю оставшуюся. Хотелось плакать. По счастливому советскому детству…
Экскурсовод из бюро, старый москвич, знающий и любящий город, так показал нам столицу, что я сам был немало впечатлён. Автомобиль катил по московским улицам, и мы зачарованно узнавали их историю, слушали про людей, на них живших и живущих, восхищались событиями, на них происшедших. Девочки были перегружены впечатлениями. Поехали в гостиницу. Поужинали – и спать. Девочки – вдвоём, отдельно, мальчик – в одноместном номере.
Не посетить мавзолей с тушкой Ленина было бы не по-комсомольски. Только попасть в очередь к святыне было не так-то просто. Вопрос решился десяткой милиционеру у Исторического музея. Знал бы Ильич, что и на его мощах будут бабло зашибать – перевернулся бы в своём хрустальном склепе. Но ни в той, ни в этой Вселенной ничего не дрогнуло. Не воскрес. Может, где-нибудь в параллельном мире гаркавит перед племенем австралопитеков:
— Тавагищи! Актябгьская геволюция свегшилась! Мы свегли этого мамонта!
И чешет сифелисные гениталии под вшивой шкурою. Полюбовались этой заспиртованной падалью.
Потом мы поехали в Подмосковье, послушать новые песни Макаревича. Макароныч, ты тоже ещё молод, лохмат и бесподобен! Валя цвела и подпевала. Я тоже. Мы с ней уже исполняли эти песни! Посмел обнять хрупкие плечики. Солнышко моё! Поглядывает на меня удивлённо.
Третий день – ВДНХ, вкуснейшие сосиски в целлофане, а на десерт – московский цирк! Вечером – самолёт и Гена.
— Володя, это была не экскурсия. Это было… Праздник. Спасибо. Ты для меня сделал это?
Всегда была умна. Всегда – чувствовала. И никогда я не мог её не то, чтобы обмануть, а даже провести, пошалить. Но в четырнадцать лет!
— Да, я сделал это для тебя. Я хотел подарить тебе этот праздник. Я не знал, как лучше. Ну что мне, в окно выпрыгнуть? Что мне сделать, чтобы…
— Приходи. Просто приходи ещё. Я буду ждать…
Чмокнула в щёку и убежала. Сел на лавочку. Так закурить захотелось! Ведь так и было, и ждала! И встречала! Я этот халатик на морозном ветру несу в памяти уже вторую жизнь, этот нежный доверчивый поцелуй после долгой разлуки! Да, старый, раскис ты совсем. Отдохнуть надо. Я сам еле ноги твои волоку. Поехали домой. Всё будет хорошо. Спасибо тебе. За что? Что тебе в той жизни повезло её встретить. А мне – в этой. И надо бы отбрить, но не хочется. Ну, Вовка! Ну, Вовка! ППррооррввёёммссяя! Молодое тело взвилось со скамейки, кинулось куда-то бежать, расправив руки, как крылья, и этот бег был похож на полёт! Кто во сне не летал, тот не поймёт.
Наша подпольная организация росла. На меня уже работала не одна сотня людей. Всё руководство я взвалил на Журбину, а сам старался не отсвечивать. Такой себе серый кардинал. Всем сотрудникам надо платить зарплату, командировочные, а то и боевые. Были первые потери, приходилось компенсировать семьям утрату кормильцев. На войне – как на войне. Огромные расходы на технику, транспорт, связь, взятки – без них пока никак. Ну, со связью мы более-менее разобрались. Бардак в стране стоял страшнейший. Кабельные магистрали, опутавшие одну шестую часть света, прокладывались с большим запасом каналов, то есть линий. Подключиться к свободной линии для хорошего специалиста, а плохих мы не держали, не составляло труда. Подсоединяй аппараты кодированной связи – и ты король подземного эфира и телефонных сетей! В радиоэфире такие номера не проходили, контрразведка строго следила на всех частотах. Но что мешает поставить в узловых точках ретрансляторы, подключённые к кабелям? Выдающие и принимающие в ограниченном пространстве и диапазоне зашифрованный текстовый сигнал на пейджер, спокойно помещающийся в кармане? В общем, мои инженеры идею поняли, творчески доработали, и СМС-связь была налажена. Так рождалась сотовая сеть, хотя подпольно и немного другим путём. А сколько интересного можно услышать, подключив хорошую аппаратуру к магистральным линиям! Мы и слушали.
Деньги тоже пошли сначала ручейком, а потом таким потоком, что я стал побаиваться, чтоб у кого-нибудь не подорвало предохранительный клапан. Действительно, нашлись цеховики. В их тесный и замкнутый мир мне хотелось проникнуть не столько ради денег, сколько ради расширения подпольной сети. Эти люди знали о конспирации не понаслышке, их связи были очень полезны и эффективны. Ни разу потом не пожалел о затраченных на это усилиях. И о знакомстве с такими людьми. Основные же доходы – обычный шантаж. Мы не искали оригинальных решений. Гдлян и Иванов чуть позже начнут крутить хлопковых баев. Мы их начали колоть раньше. Ну, и не так громко. Государству не до них, государство финансирует Кубу, Вьетнам, всякие кампучии и мозамбики. Миллиарды валютой! Я этого никогда не понимал. Почему тогда моя мать должна часами стоять в очереди за приличными сапожками? А тут какие-то мафиозные баи, и не только баи. Богатое было государство, да только хозяина не было. Скажу я вам! На теневой стороне советской жизни вращались такие деньги! Наличные деньги ящиками для мебели шли товарными посылками в нужные адреса. Галина Ивановна Журбина держала под контролем средства, сравнимые с областными бюджетами. Для их учёта, охраны и распределения содержался целый штат. Как ни исхитряйся, всё равно человеческая алчность и подлость находят лазейки. Прошло несколько показательных казней. Видели не все, но слышали – все. Любой наш сотрудник получал очень пристойную зарплату, за ударный труд или выдающееся достижение назначались серьёзные премии. Крысы же будут просто уничтожаться. Ну, а что рано или поздно в системе заведутся сексоты – об этом и к бабке не ходи. И контрразведка у Васильевича харчи отрабатывает по-честному. Мы не мудрствовали лукаво. Новое – это хорошо забытое старое. Компромата на высших лиц Украинской ССР, да и союзного уровня, уже хватало. Это же наш главный калибр, и был он уже очень немалый. Несколько вычисленных агентов КГБ и МВД были отловлены. Болезненно и жёстко ”выпотрошены”. Подлечены, снабжены папками с изобличающими документами и отправлены к большим шишкам. С предложением жить мирно. Иначе – будет иначе. Затаились. Мы понимали, что до времени. Только времени у них не оставалось, уж кто-кто, а я это знал досконально. Журбина нервничал. Если честно, опасался обратки, и осуждать его за это не следует. Он знал правила игры, но ведь не знал будущего.
— Михаил Васильевич. На дворе – восемьдесят третий год. Эпоха Брежнева закончилась. Наверху началось то, о чём я говорил несколько лет назад – борьба за власть. Им сейчас не до нас. Годик-два у руля будут старые пердуны эпохи развитого социализма. Дорулят до ручки. Андропов попытается вернуть всё к сталинскому порядку, но система развращена до изумления, ему не дадут. Они уже попробовали больших денег и власти, их не остановить. Не до нас им сейчас, посмотри, что делается в странах Варшавского договора, как со всех щелей лезут националисты. Нас не воспринимают, как главную угрозу, да и не так много о нас им известно. Как ни горько это звучит, но Запад нам помогает. Идёт колоссальная кампания по развалу Советского Союза. Не с нашими возможностями это предотвратить. В дело вкладываются миллиарды, работают целые институты. В надежде убрать опасного и непредсказуемого врага и получить в будущем сырьевые колонии и человеческий потенциал; согласись, у них идёт деградация. Цветные эмигранты – это не тот материал, который способствует процветанию и развитию. Наша задача – не спасти Союз. Он обречён, и я готов поставить свою бессмертную душу против твоего носового платка, что он развалится в течение десяти лет. Спасти Украину. Это – моя и твоя Родина. Не имею права пустить всё на самотёк. Не дам опустить её до уровня Зимбабве. Не позволю шакалам, о которых ты знаешь лучше, чем я, выгнать наших девчонок на панель, наших парней – на рынок дешёвой рабочей силы. Нашу Родину – на задворки цивилизации. У нас богатая страна, трудолюбивые и умные люди, плодородная земля. Я ведь для этого всё и затевал.
— Откуда ты всё знаешь, Володя? Сколько мы с тобой знакомы, меня не покидает чувство, что рядом со мной – какой-то пророк, хотя во всякие религиозные бредни не верю, я же партийный человек. И в то же время, я готов поверить во что угодно, если это скажешь ты. Потому, что сбывается. Что ты творишь со мной? С нами?
— Я пытаюсь изменить будущее. Я оттуда, Михаил Васильевич. И там очень плохо.
— Но как?! Машина времени?
— Хуже. Ошибка природы. Умер в две тысячи шестнадцатом, очнулся в семьдесят четвёртом. Сам в себе, подростке. Чуть с ума не посходили, что я, что он. Вот и барахтаюсь. Можешь не верить. Сколько лет прошло, а кажется, что мне самому это снится. Только скажи – и всё брошу. Деньги, организация, дело, которое на тебя взвалил – всё брошу. Непосильное мы затеяли. Может, ну его? Берём самых близких и любимых – и на острова. А здесь – хоть трава не расти. Устал я, Васильевич. Если бы ты знал, как я устал. В первой жизни было проще. Только врагу не пожелаю так жить. Видеть это всё во второй раз. Дал тебе ответы на все вопросы? Можешь считать, что я тебя разыгрываю. Так будет проще. Не говори никому. И тебе, и мне будет лучше. Ты – первый и последний, кто об этом знает. Надеюсь, понимаешь, ты же опер. Такие сведения лучше держать при себе.
— Идём в кабинет.
И мы пошли. И пили горькую двое суток. По-чёрному. До пьяных слёз и размазывания жалобных соплей по щекам. Пока не пришла Галя. Нахлестала обоим по опухшим мордасам, накричала, наплакалась. Что ещё может любимая и любящая подруга? Повезло оперу. Дала опохмелиться – святая женщина, с понятием, – пригубила с нами и уволокла своего Мишу домой, а ко мне приставила цербершу. Его секретаршу. Красивую и неприступную фурию с четвёртым размером, на который малый Вовка опасливо облизывается уже третий год. Впрочем, за пивом сходила. Вот бывают добрые девушки. Не такая уж и недотрога. Старого маримана с одесским воспитанием да не допустить к телу? Шикарное тело, страсть, горячее возбуждение и, как писали в газетах, чувство глубокого удовлетворения. Лучшее лекарство от дурных раздумий. Это ты, малый, натворил. Журбина узнает — прибьёт. Я? А сам? Отстань, спать хочу. Вот это грудь! Спи давай! Щас! Оставь её, до инфаркта меня доведёшь! Мы и так ей групповое изнасилование устроили. Так она сама! О-о-о! Ох, ненасытная! Ой, непроста эта Лидочка. У Васильича не забалуешь, дойче орднунг и дисциплинен! Без его визы шагу не ступит. Ну и ладненько, ну и спасибо. Шизофрения, как и было сказано великим писателем по фамилии Булгаков.
Итак, подбиваем итоги. Я заканчиваю университет, уверенно тяну на красный диплом, а следовательно – распределение в Киев. В Москву не поехал, поступил в столице Украины. Потому что держать под контролем все дела на месте всё-таки проще. Даже с учётом наших достижений в организации связи, оставалась она примитивной и дистанционно управлять бизнесом не позволяла. В Москве был мощный филиал, но все решения принимались в Киеве. Жил в собственном доме, потом расскажу его историю. Дом был записан за душевной одинокой старушкой, получавшей за это небольшое вознаграждение в виде становящихся дефицитными хороших продуктов и лекарств. Я иногда навещал этот божий одуванчик, пили чай, балагурили по-стариковски, сыпали маразмами… Малый Вовка ржал, как лошак. Внутри, конечно. Что с него возьмёшь, с мальчишки? А на душе теплело. В двадцать первом веке такие люди, к сожалению, уже вымерли. Добрая и благородная женщина со сложной судьбой, но с чистым сердцем. Умеющая поделиться душевной теплотой, выслушать и искренне посочувствовать. Я так не часто могу, и только с самыми близкими. Очень сожалею об этом. Такой вот тимуровец из двадцать первого века. Жил одиноко. Валя окончила школу, пыталась поступить в мой университет, но не удалось. Ничего, годик поработает пионервожатой в школе, как в той Вселенной. Нанял ей хороших репетиторов, поступит в этом году. Она часто меня навещала, говорила, что на машине – это неправильно; да и я изредка вырывался к родителям. Отношения были тёплые и нежные, мы любили друг друга, даже целовались, но она хотела учиться, а потом уже заводить семью. А до того – ни-ни! Бифуркация никак не повлияла на её железный характер. Господи, куда ты меня забросил? Как в старости, спим в разных комнатах. Ну не маразм? Самое трудное было — отучить моих родителей от полных сумок картошки и прочих продуктов, как было принято в те времена. Я мог себе позволить питаться в лучших ресторанах, правда, им это знать не обязательно. Разве что мамины или бабушкины вкусняшки, это да! Изредка что-то готовил сам, по случаю – Валя, а в основном питался-таки в ресторане. За три рубля можно было получить великолепный комплексный обед! А если ты постоянный клиент, подарил шеф-повару японский магнитофон и никогда не требуешь у официантки сдачу с пяти рублей – тебя будут кормить очень вкусно. Чем я и не замедлил воспользоваться. Кличка ”буржуин” прочно прилипла ко мне у молодого меня. Действительно, разве могут наши люди ездить на занятия автомобилем? Из-за него у меня был разговор с комсоргом факультета. Я просто сообщил ему сумму, заработанную трудом переводчика за все годы, и показал членский билет Союза писателей СССР. Отвалил. Но посмотрел завистливо и многообещающе. Я тут же натравил на него финразведчиков. Рыло-то у тебя в пуху, мразь комсомольская, стукаческая! Только рыпнись. Сотру в порошок. В университет поступило по блату, еле вымучило на троечках диплом и поехало бы младшим подметайлом в газету ”Рыбак Тикси” по распределению. Но влезло в партию, взвейтесь да развейтесь, доносы клепало на весь поток, и вот уже заместитель ректора! Мутит со взятками от таких же, как сам. Их – тысячи и тысячи! И не таких берём за вымя! Несколько лет – и на свалку истории будете лететь с грохотом и свистом. Уж я постараюсь.
Кузен Серёжа оканчивает лётное училище гражданской авиации, а не военное, как в той Вселенной. Поближе свёл его с Федей – тот уже работал третьим помощником капитана, заочно учился в моей мореходке. Промотивировал. Будет командиром корабля на международных авиалиниях. Живым. Брат всё-таки.
Люба вышла замуж, родила дочку, уехали с мужем на Север за длинным рублём. По моей подсказке. Вернутся, отстроятся, заведут теплицы с лучшими цветами в области. Как и тогда, только супруг другой, отличный парень. Своё дело, надёжный кусок хлеба. И любовь – Вовка-младший вздохнул если не завистливо, то чуть печально. Я искренне радовался за неё, подружился с мужем, мало того, стал крёстным отцом девочки. Вот есть у женщин потустороннее! Ничего не сказала, но поглядывала как-то благодарно и немножко опасливо, хранительница семейного очага. Хорошенькая такая стала, и не припомню такой, что значит для женщины материнство, дай вам Бог! Счастья тебе, моя первая любовь!
